Брут подошел ближе к мальчишке, несколько минут молча рассматривал его лицо. Холодный, как северное море, покрытое осколками льда, взгляд  скользил по бледным щекам парня, теням под глазами, подрагивающим от страха и напряжения губам, тонкой шее,  с судорожно бьющейся голубоватой жилкой под тонкой, прозрачной кожей, по торсу, с намеченной решеткой ребер.
Охватив подбородок мальчишки ладонью вампир сжал пальцами щеки, отчего губы выпятились,  приоткрылись и рот, словно в удивлении,  округлился. Сенатор усмехнулся, надавил на припухлось нижней губы, сминаяя ее, словно  спелую виноградину.
- Ты будешь громко кричать, малыш? Плакать? Звать маму.  Просить смерти. 
Риторические вопросы, не требующие ответа.
-Будешь.
Примэро потрепал Жюстена по щеке, как треплют пухлые щечки малышей, предле чем дать им яркиго, сладкого, леденцового петушка на палочке. Только вот леденца не последовало.
Вместо этого кровосос чуть нахмурился, и, не оборачиваясь к двери, крикнул
-Шезар, мне долго еще тебя ждать?
И словно в ответ на зов хозяина, старые петли, держащие  тяжелую, обитую  железом дверь,  скрипнули, и в мрачную усыпальницу вполз наг. В руках магическая тварь держала небольшой, медный сосуд, похожий на миску, накрытый тканью поднос, под которой что-то лежало, медицинский саквояж.

Поклонившись хозяину, змеечеловек сложил все крышке саркофага, раскрыл саквояж, остал инстументы.
-Ну-с. Приступим.
Вампир достал ритуальный нож, зажег четыре  свечи, ставя их по обе стороны щиколоток  парня. Тем временем Шезар суетился, распологая медную миску на полу ровно  под сжатой мошонкой и членом Жюстена.

Отредактировано Брут (2008-10-13 21:08:34)

За что?...
На  секунду вампир замедлил движение, дернул бровью, заглянул мальчишке в глаза, наполненные соленой влагой, стекающей по щекам. Забавный вопрос- "за что"? Губы кровососа чуть раздвинулись в холодной, жесткой улыбке. Улыбке существа, вот уже 18 веков бесстрастно взирающего на искры человеческих жизней, как искры, летящие  от горящего, пострескивающего поленьями костра. Вспыхнули, на краткий миг взвились в ночи к бездонному небу, у упали на землю холодным, хрупким пеплом.
Улыбка ацтекского божка, благосклонно взирающего на корчащиеся в агонии жертва на зловонном,  от толстого слоя засохшей крови, алтаре.  За что шаловливый, злой  мальчишка отрывает днем лапки у мухи, родившейся с первыми рассветными лучами, чтобы умереть в багровом закате? За что Чума целует едва успевшую расцвести красавицу, превращая ее через неделю в изуродованный язвами труп? За что? Вечный вопрос, задаваемый небесам. Но небеса, как всегда, молчали. Вместо них ответил мужчина
-Потому что я так хочу. 
Спокойный, холодный голос существа, привыкшего удовлетворять  свои прихоти, не зависимо от цены, которую приходится за это платить другим.
Прохладные, холеные пальцы с коротко стриженными ногтями пощупали яремную впадину на горле мальчишки, и острие ножа погрузилось в живую, человеческую, такую податливую, незащищенную плоть. Нож медлено пополз вниз, делая неглубокий, длинный, до пупка разрез, рассекая кожу и подкожную жировую ткань. У мальчишки она была совсем тонкой, мягкой, елва ли не прозрачной. Еще кровь не успела до конца наполнить на глазах расходящуюся рану, как два разрера вдоль ключиц прочертили тело. Поддев ножом кожу у краев разошедшейся раны, Брут буквально снял ее с ребер, оставляя висеть двумя кровоточащими полотнищами, приросшими к бокам. Как распахнутая, заспенутая на последнюю, нижнюю пуговицу, рубашка. А под ней голое, кровоточащее мясо, натянутое на ребра. 
Кровь,  из разорванных каппиляров,  тяжелыми каплями собиралась в "коженной воронке" у пупка, пока не переполнила ее, и струями не потекла по волоскам в паху, по висающему члену, и дальше- в медный сосуд на полу.

Да, я мёртвый. А мертвые не хотят... Не хотят? 
Мальчишка ошибался. Мертвые много чего хотят. Их жажда выношена веками, вымучена годами бессонных ночей, выкормлена сотнями бесплотных попыток. И больше всего мертвые хотят... стать живыми. Ощущать жизнь кожей, плотью, гореть, подобно яркому пламени, а не тлеть бесконечно  жаром подернутых пеплом углей.  Чувствовать, как чувствуют живые, а не существовать одинокими, холодными, несгибаемыми глыбами, из года в год, из века в век копя мощь и силу.  Но.. каждому свое.
Мальчишка корчился,  дергался в цепях, как кукла-марионетка в руках безумного кукловода, захлебывался кровью, криком. Брута мало волновал крик, а вот  кровь в горле была некстати- значит сделал слишком грубокий надрез, поранив или трахею, или пищевод. НО это дело было поправимим.
-Шезар. 
Дважды призраку повторять было не надо. Наг, шелестя чешуей по каменным плитам подполз ближе и протянул к жертве когтистые лапы, закрыл глаза. Мощные, строго направленные  потоки магической энергии хлынули к ранам в поврежденных внутренних органах, заращивая разрезы. Кровь из горла перестала идти и вампир продолжил начатое.
Несколькими вертикальными разрезами рассек мышцы на груди до диафрагмы, обнажая сахарную кость грудины. 
Если мальчишка считал всю предыдущую боль за боль, то он глубоко ошибался. Настоящая боль была впереди.
И тут без помощи нага было не обойтись. Иначе Жюстен умер бы сразу от болевого шока. Нет, змей боль не снимал, но ... цепко держал под контролем сердце парня, не давая ему остановиться, заставляя биться, гнать кровь по вздувшимся венам.
А вампир тем временем упер острие ножа в грудную  кость,  как долото. Кулаком ударил по рукояти. Раздался резкий хруст ломающейся кости, и острие погрузилось внутрь, оставляя тонкий пролом. Снова извлек лезвие, и повторил процедуру, потом еще раз, и еще, разламывая преграду в грудную клетку, соединяющие спереди ребра.

При первом же хрусте костей рот мальчишки широко открылся, так что были видны вибрирующие голосовые звязки и дрожащий язык. Но воздух настолько сперло от боли в легких, что в первый момент, вместо крика, раздался хрип. Глаза расширились, вылезая из орбит и теряя человеческую осмысленность. Да и не удивительно. Боль, которая досталась парню, была выше человеческих сил, и если бы не магия нага, тот бы скончался на месте от болевого шока.
А потом раздался вой. Не человеческий, истошный. Даже звериным этот крик нельзя было назвать. Парень выл так, словно его заживо драли черти в Аду. И это было недалеко от истины.
Потому что покончив с грудной  костью, , Брут , с нечеловеческой силой, рывком  раздвинул ребра, местами выламывая их из позвонков. Розовые, в багровых нитях кровоподтеков  незащищенные ничем легкие то вздымались, то опадали. И где-то слева испуганным живым комочком билось, металось в предсмертном ужасе человеческое сердце.
Воздух в склепе стал тяжелым  и удушливым, словно физически пропитываясь болью Жюстена. Боль сочилась иза всех пор, мощным потоком, вместе с криком рвалась из раззявленного рта, стекала на пол, плескалась об основание саркофага, заливала ноги каменного изваяния в изгловье.
И .. изваяние пошевелилось... Тяжелый вздох каменной груди, дрогнувшие пальцы скрещенных рук.
Примэро поднял с пола сосуд, на половину наполненый кровью, сделал глоток, чуть помедлил, и отпил еще один.
Странный, низкий, неразборчивый, гортанный напев заклинания то сливался с воем жертвы, то затихал, то перекрывал вопль боли.
Мужчина  подошел к статуе в нише, кунул палец в вязкую, багровую жидкость и провел по каменным  губам .
Несколько мгновений ничего не происходило. Но вот камень пошевелился, скрешенные на груди руки разогнулись и потянулись к миске.
Каменный истукан пил жадно, захлебываясь, не чувствуя, как кровавые струи попадают мимо рта, текут по подбородку, капают на пол. Наконец живительная влага кончилась, и чаша с грохотом отлетела к стене. Руки со скрюченными пальцами так и остались вытянутыми вперед.
Сенатор вернулся  к Жюстену, с которым все это время возился Шезар. Одна рука погрузилась в грудную клетку, второй же Брут похлопал орущего мальчишку по щеке. Пальцы сжались вокруг трепещущего комочка плоти, рывок... и сердце мальчишки осталось в ладони кровососа.

Мышечный комок, начинающий бится прежде, чем человек рождается, и останавливающийся с последним его вдохом, еще трепыхался, когда Брут  вложил его в каменные ладони. Сердце дернулось, стукнулось о прочерченную тонкими трещинами поверхность, испуганным зайцем ткнулось в пальцы и... замерло.
И в этот момент голос кровососа стал громче, раскатистей, заполняя собой все простанство стклепа, пронизывая камни, беспокоя, будя древнюю, страшную  магию черных кельтских друидов. Стены могильника завибрировали, отзываясь резонансом на рваные, отрывистые слова. И.. словно подстегнутое кнутом заклинания, сердце дернулось вновь, запрыгало в клетке ладоней каменного истукана, словно пытаясь вырваться, и, не найдя выхода, мерно забилось в чужеродных тисках.
-Орген!
Выкрикнул вампир, взывая к духу того, чьи кости покоились в саркофаге.

Тем временем Шезар, пока хозяин  делал то, ради чего начал ритуал, быстро сдернул материю с принесенного подноса. Большой самородок природного янтаря заиграл прозрачным, желтым отсветом в приглушенном пламени факелов и свечей. Взяв камень, наг вложил его в распахнутую грудь парня, туда, где болтались плещущие кровью обрывки вен и артерий. Могущественная магия змеечеловека окутала тела Жюстена, сращивая живую человеческую плоть с холодном застывшей смолы. До этого прозрачный, пронзительно желтый камень стал темнеть, наливаясь красновато-оранжевыми тонами. И вот янтарь шелохнулся, сначало неуверенно стукнулся в сломанное ребро, затих, вновь шевельнулся, и ... мерно стал отсчитывать удары сердечное ритма.
Врач приложил пальцы на артерию на шее мальчишки. Спавшаяся было вена , постепенно налилась кровью и запульсировала в такт ударам каменного сердца.  Мальчишка вернулся с того света, но .. предстояло еще  восстановить жизнеспособность его тела
Сосредоченно маг собирал сломанные ребра, стращивал с искоревканными диками позвоночника, в душе втихушку ворча на хозяина, что тот поработал с мастерством  заправского костолома, разворотив все, что можно и нельзя было разворотить. Наконец ребра и грудная кость были восстановлены. Лишь пара нижних ребер была откинута на пол. Без них  Жюстен вполне сможет  обходиться, зато это придаст ему  необычную гибкость, как и немного раздвинутые диски позвоночника.
А потом предстояла монотонная работа по сращиванию мышц. Но это было не срочно,  можно сделать и не здесь.
Шезар отстегнул оковы, удерживающие тело в  вертикальном положении и подхватил обмягшего мальчишку на руки.

Не одну сотню лет Брут  потратил на составление  заклинание, ритуала, способное призвать дух рыцаря ордена Нокс и вселить в каменную статую. Перерытые книги древних черных друидов,  десятки проб и ошибок. Дух то появлялся на секунды, и сразу исчезал, вновь влекомый  туда, откуда возврата нет.  А нет ли?... И почему, именно с Оргеном возникали такие проблемы по призыву, когда любой некромант мог спокойно поднять даже почти истлевшие кости, Брут не знал. Может то, что создатель замка  принадлежал к ордену, может сам Беспощадный при жизни позаботился о том, чтобы кости его не беспокоили маги-самоучки. Во всяком случае все предыдущие попытки заканчивались провалом. Совсем недавно вампир понял, в чем была его ошибка. Раньше, забрав сердце у жертвы, он оставлял ее умирать, считая отработанным материалом. И мертвые  умерщвляли бывшую собственную плоть.
На этот раз примэро не ошибся.
Статуя захрипела, протягивая  руки к окровавленному сердцу. Так было и в прошлые разы. Но на этот раз комок плоти не задергался в агонии, не затих, а .. погрузился в камень, словно комок, брошенный в омут.
И Орген заговорил. И первая фраза его оказалась...
- Мдя.. Все таки умели  люди в средние века сочно и ёмко выражать свои чувства, не зажатые в рамки  этикета  и церемоний.
Сенатор невольно ухмыльнулся, чувствуя к рыцарю не только уважение, как к создателю чудес старого замка, но и невольную симпатию к в чем-то  родственной душе.
А еще всплыли воспоминания о внучатом племяннике Оргена. Как же его звали? Увы, по прошествии веков вампир уже не помнил. Зато осталось в памяти, как жил некоторое время в замке, пока приглядывался к нему и договаривался с потомком рыцаря о  продаже. Развеселый тогдашний хозяин любил секс так, словно был одержим самим инкубом. И одним  любимейшим времяпрепровождением почитал трахаться на надгробии предка. Здесь перебывал все, кто  только мог- от светских львиц того времени, до деревенских красоток. А когда девицы надоели, племянник сладострастно предавался любовним утехам с призраком- кентавром, отдаваясь ему на том же надгробье. Сластолюбивый и ебливый Талос до сих пор нет-нет, да вздыхал, вспоминая роскошную задницу давно почившего в бозе хозяина.
От воспоминаний Брута отвлек пронзительный, едва ли не физически ощутимый взгляд "каменного гостя" и Брут в приветствие едва заметноо склонил голову
-Приветствую тебя, Орген Беспощадный, рыцарь ордена Нокс. Меня зовут Марк Люций Брут, нынешний хозяин созданного тобой Замка Семи Камней. Я призвал тебя в этот мир, чтобы задать  вопрос. 
Купив Замок, став его законным владельцем, примэро получил в свое распоряжение и шесть призраков замка, которые служили ему верой и правдой. Но.. камней-то в Замке было семь. Изучив найденные в башне записи дневников  Оргена, которые  внучатый племянник любил подкладывать под задницу, трахаясь с Минотавром, Сенатор понял, что последний камень призывал призрака -дракона. Однако, если все остальные призраки появлялись, стоило Бруту позвать их, дракон так ни разу и не появился.
-Орген, я купил Замок Семи Камней у твоего потомка. И шесть призраков замка служат мне, как хозяину, верой и правдой. Кроме одного. Седьмого. Скажи мне, почему не появляется  дракон? Только ты, создатель Семи Камней, можешь знать... или предположить, что могло случится.