Игра закрыта

Объявление

Игра официально закрыта! Приношу свои извинения и спасибо за приятно проведенное здесь с вами время, однако я не вижу смысла вести эту игру дальше по ряду весомых причин. Еще увидимся!))

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Игра закрыта » Рукописи » Покои Кривых Зеркал


Покои Кривых Зеркал

Сообщений 21 страница 40 из 45

21

Безумие продолжалось, охватывая все больше пространства и отражаясь сплетенными силуэтами в зеркалах, излучая целую гамму противоречащих друг другу чувств – боль, несущая в себе удовольствие и будоражащая запахами крови, обволакивала и толкала в объятия греха. Сознание полностью переключилось на получение телесных утех и, когда удерживающая мысль ослабла, едва не оборвавшись, маркиз потянулся рукой к собственному паху. Казалось, каждая клеточка юного организма жаждала этого, отзывалась не только на прикосновения, но и впитывала в себя исходящие от вампира эмоции – вспыхнувшее огнем возбуждение, желание подчинить, сломать, завладеть полностью.
Внутренний волк ластился, подняв морду и заскулив, словно щенок, завидевший хозяина. Потянулся лапами и потерся мордой о протянутую руку, радостно порыкивая и доверчиво виляя хвостом. Хватка, сдерживающая зверя ослабла, приспустив повод и позволяя этой прикрытой части своей сущности урваться, брать от нее силы, чтобы не кричать от вспоротой плетью плоти. Это вносило и негативные оттенок, вызывая яркое желание от испытанной боли, заставляя каждый раз выгибаться, будто нарочно подставляясь под удары.
Кожу обжигало огненным языком плети, ласкающего ягодицы по воле хозяина. Валентин застонал в исступлении, обхватив собственный член ладонью и медленно двинув по стволу, тесно, почти до боли сжимая. Второй рукой обхватил орган вампира, почти у самого основания и принялся стимулировать рукой, давая себе небольшую передышку, чтобы глотнуть воздуха. Губы коснулись внутренней стороны бедра, оставляя влажный след поцелуя, затем поднялись выше, примкнув к мошонке и слегка обхватив губами. Провел языком, поднимаясь выше и проходясь одним размашистым движением вдоль ствола, прежде чем позволить головке толкнуться в тесный плен рта. Левая рука двигалась, вторя движениям губ, облегчая задачу парня и надрачивая член вампира. Вторая же, в быстром темпе, стимулировала свой орган, доводя до пика, вознося на вершину удовольствия.
Валентин прикрыл глаза, не переставая хрипло стонать и вскрикивать при ударе плетью. Никакого более унижения он не чувствовал, лишь легкое ощущение подавленности и всю дикость желаний, овладевших телом и разумом.

Изображение то расплывалось, чтобы показать новую картину с иного ракурса, то четко обрисовывалось покрасневшими от накала чувств линиями, плавными изгибами юношеского тела и угловатость демона, распахнувшего крылья. Идеальная зеркальная гладь вздрагивала легкими волнами возбуждения при каждом вскрике насилуемого юноши.
Маркиз сломанной куклой раскинулся на кровати, задрав ноги на плечи массивной фигуры демона. Руки крепко обхватили шею мучителя, цепляясь в черные, как смоль волосы, путаясь пальцами в жестких прядях, дергая в наивной попытке отстранить от себя и прервать безумный поцелуй, чтобы лишний раз глотнуть воздуха. Член демона глубже толкался в зад мальчика, разрывая плоть и выбивая из груди болезненные стоны.
Закинув одну руку за голову, Валентин ухватился за край кровати, сминая в  ладони простынь, в попытке удержаться на плоскости и не свалиться на пол. Губы кровоточили после поцелуя, приоткрывшись и часто с хриплыми стонами выдыхая. Легкая передышка и вновь дикий поцелуй, овладевающий юношей, подчиняя себе. Маркиз царапал темную кожу демона, с силой впиваясь ногтями при очередном яростном толчке, когда член касался простаты, внося в действо новый коктейль смешанных чувств.
Изогнулся и отчаянно взвыл, когда первая волна удовольствия дрожью прошла по телу пажа. Запрокинув голову, он лихорадочно хватал ртом воздух, пачкая живот вязкой белой жидкостью. Движения демона не прекращались, размазывая и почти втирая сперму в кожу обоих. Сжавшись от испытанного наслаждения, он втиснул руку между телами и парой движений довел себя до безумного финала. Оргазм вспыхнул перед глазами красочными хороводами звезд.

22

Мальчишка, освободившийся от цепей морали и сдерживающих условностей воспитания, оказался необыкновенно хорош. Страстный, чувственный, свежий, словно только только налившийся соками плод, который так и тянуло сорвать, вгрызться в его сочную мякоть. Уже сформировавшееся, но еще не загрубевшее тело было живым, отзывчивым. От ударов плетью паж стонал, выгибался, от чего ягодицы раздвигались сильнее, бесстыдно выставляя на показ невинные "врата" в плоть. В сочетании с изнасилованным, грубо и беспощадно трахаемым  ртом, зрелище было более, чем возбуждающим.
Скорее  инстинктивно, чем умеючи, мальчишка двигался так, что доставлял массу удовольствия господину. Нежные, мягкие губы, быстрые, точные движения языка, нежащие самые чувствительные точки.
Вампир больше не мог, и не хотел сдерживаться. Отбросив плеть, Брут сжал голову Валентина двумя ладонями по бокам, удерживая от отклонений.  Чуть откинулся корпусом назад  и быстрыми, сильными движениями стал загонять член глубоко парню в рот, одновременно насаживая его на себя. Член разбух и стал чувствительным настолько, что вампир глухо стонал от накатывающихся друг на друга, сливающихся в один мощный вал,  волн наслаждения. Губы примэро искривились от сладострастных судорог, почерневшие от вожделения глаза мутно смотрели вверх, на покачивающийся в такт движений рисунок лепнины на потолке. Наконец тело Брута содрогнулось в предоргазменной судороге. Мужчина раскатисто зарычал и с силой вжал парня лицом в пах. Член глубоко погрузился в горло, запульсровал, извергая струи горячего семени.
На несколько мгновений примэро застыл, словно статуя. Лишь неровное дыхание и едва заметное сладострастное подрагивание начавших раслабляться мышц  вдоль позвоночника. Наконец мужчина подался бедрами назад, глубоко вдохнул, выдохнул, опустил взгляд на парня, продолжающего стоять на коленях. Губы дернулись в удовлетворенной ухмылке.
-Или сюда, мальчик.
Брут наклонился, просунул руку под грудь Валентина, легко, как пушинку, поднял его. Придержал второй рукой под спину, отклонил голову мальчишки вбок. Под тонкой, почти прозрачной кожей, судорожно билась пульсирующая венка. Мгновение, и клыки примэро впились в горло парня, рот жадно присосался к вене,  глотая насыщенную удовлетворенной похотью кровь.

Вой оргазма парня в зеркале довел до точки кипения сияние брызг золотистого шампанского, хлынувшего в бокал игристой пеной. А в следующий момент оглушительно зарычал демон, содрагающийся всем телом и изливающий потоки спермы в окровавленную, изнасилованную плоть. Крылья исчадия Ада дергались в захлеснувшем зеркала  мареве коньяка.  Картинка стала искажаться, мутнеть, покрыааясь плотной рябью, теряя четкость.
Через несколько мгновений исчезла и келья, и смятые  простыни с преступными алыми пятнами, и разметавшийся на постеле изнасилованный, выпитый дьявольской жаждой, опоченный праведник, и блаженно , торжествующе вдавливающий его в постель демон.
Лишь на   темном, непрозрачном фоне,  четырьмя насыщенными слоями жидкости переливался хрустальный бокал,. От неперемешанных слоев исхоило яркое,  черыхцветное сияние. "Выжатая" девственная невинность, стыдливость  мальчишки сияла пронзительным алым цветом молодого вина. Боль мерцала глубиким багрянцем зрелого портвейна, вслед за которым пенилось и играло шампанское первого плотского удовольствия, первого оргазма. И завершал "коктейль" янтарно- темный, едва ли не  черный слой выдержанного, древнего коньяка порочной похоти исчадия Ада.

Последнии глотки, и Брут наконец-то оторвался от горла своей жертвы. Язык мужчины влажно, кроваво прошелся от основания шеи, где чернели две глубокие раны от клыков, до мочки уха. Вампир был сыт и удовлетрен. Несколько мгновений помедлил, борясь с искушением оставить пажа себе, превратить в наложника -рада, воспитать  из него послушную, сексуальную игрушку, изнывающую от похоти в ожидании страсти хозяина. Но... мальчишка был нужен для другого. Такой случай подворачивается не часто. Холодный, мертвый и четкий  разум уже возвращал лицу примэро мраморную неподвижность.
Поправив на себе одежду, Сенатор поднял Валентина  на руки и кинул на широкое круглое ложе.
-Прощай, мальчик. Тебе уготовлена великая честь.   Ты  клинком, разящим моих недругов.
Брут обернулся к зеркалу и протянул руку к наполненному хрустальному бокалу. Призрачный напиток засветился ярче, дрогнул и ...бокал  отделился от стекла, ложась в протяную ладонь.
Не оборачиваясь, мужчина широкими шагами вышел из комнаты. А мозг уже  работал,  принимая очередные доклады масонов, анализирую и сопосавляя информацию
- Ните, мальчик мой. Скоро в замок доставят "гостя". Приготовь комнату и займись им, пока я не освобожусь.
-Морок, "поработай" над пажем.

____ собственные покои____ Склеп. Могила Оргена Беспощадного

Отредактировано Брут (2008-10-12 15:54:20)

23

Сухой щелчок плети рассек воздух, приникая в последнем пламенном поцелуе, вновь вспарывая начавшую слегка затягиваться регенерацией кожу маркиза. Сердце колотилось так бешено, что грозилось вырваться из груди, ломая ребра, и мягкой живой массой хлопнуться на пол. Раскрасневшийся, находящийся в полной власти греховных страстей, парень уже не выглядел так свято, как в начале этой безумной скачки. Влажные пряди обрамляли лицо, придавая Валентину доступный, реальный образ в своей испорченности. Похожий на первого божьего сына, давшего начало человечеству и ступившего на мертвую землю, лишенную всех прелестей Эдема. Изгой, познавший вкус лакомства, даруемого самим дьяволом. Припухшие и потрескавшиеся губы перепачканы кровью, смешанной с едва уловимыми оттенками порочности мужских выделений и собственной слюны. Глаза прикрыты, а ресницы вздрагивают, то жмурясь, то слегка приоткрываясь и являя смазанную картину плоского мускулистого живота мужчины и твердой плоти, что настойчиво билась между губ, раня и внося свою порцию боли и смутного удовольствия.
Сам человек, его сущность отвергала всякие физические и моральные мучения, когда как волк бился от восторга, испытывая на себе все прелести унизительного состояния. Валился на спину и давал чесать брюхо, жмурясь и прижимая уши ко лбу, каждый раз, когда хозяйская рука поднимается то погладить, то ударить зверя. Эта особенная внутренняя часть себя пугала и, в дальнейшем заставила учить сдерживать кровь, накладывать печать и заковывать оборотническую сущность, не давая свободы воли. Собственно, это оказалось не настолько сложным, но зверь изредка проявлял себя в стрессовых ситуациях и, чтобы наладить состояние, было необходимо скрыться с глаз окружающих, подавляя волка.
Тяжелые ладони вампира легли по обе стороны головы, стискивая и не давая отстраниться, напротив, притягивая к себе и почти вжимая в пах. Широко распахнув глаза и глядя невидящим взглядом перед собой, Валентин попытался расслабиться, чтобы не задохнуться, но тем не менее испытывал огромное напряжение, когда орган сминал губы, входя глубоко и заполняя рот полностью, заставляя захлебываться стоном, рвущимся из груди. Рука парня вцепилась в бедро мужчины, когда как вторая продолжала совершать движения, надрачивая собственный член, неистово, словно боясь не поспеть за мучителем, боясь разгневать этим проступком. Лишь мгновение вперед мужчины, глухо вскрикнул и негромко зарычал, изливаясь в руку, но не останавливал движений, в попытке продлить удовольствие. Одновременно с этим рот наполнился мужским семенем. Брут не давал отстраниться, заставляя глотать, чтобы не захлебнуться. Держась из последних сил, чтобы не повалиться на пол, сворачиваясь  калачиком, отдохнуть и телом и душой, Валентин поднял все еще затуманенный взгляд, вглядываясь в лицо своего обидчика.
Мир перевернулся, когда вампир легко вздернул пажа на ноги, вызвав головокружение и болезненную пульсацию в висках. Странное состояние усталости и какой-то целостности, наполненности и чарующего, почти сказочного умиротворения. Доверчиво прижавшись к мужской груди, маркиз склонил голову на бок, прижимаясь лбом к его плечу, и напрягся, когда зубы вампира глубоко погрузились по кожу.
Капля за каплей отдавал себя Валентин, чувствуя, как земля уходит из-под ног, а в горле образуется ком. Сознание заволакивалось плотной дымкой, унося в миры грез и созданных воображением иллюзий. Маркиз уже не помнил как оказался на мягкой кровати и то, как натянул на себя одеяло, заворачиваясь в него с головой. Требовалось немного сна, совсем чуть-чуть. Самую малость, которую он мог себе сейчас позволить. И пошло все остальное к чертям, его сейчас не спасут никакие святые силы после того, что произошло..

24

Морок

http://savepic.ru/301077.gif

Когда Брут ушел, мальчишка похоже задремал, завернувшись в одеяло. Входная дверь тихонько скрипнула и в комнату, переваливаясь на коротких лапках, припрыгивая на ходу вошло странное, длинноухое существо, с языком, свисающим из зубастого рта. Смешной ... зверек (?) ... нежить (?) .. человек (?). Морок не был похож ни на одно из существущих в мире существ. Но...
Вот если бы Зеркала умели кланятся... При одном появлении Морока в комнате, Зеркала задрожали, прогнулись. Казалось стекла готовы были пасть ниц  перед смешным чудиком. Даже перед самим Брутом, хозяином замка,  Зеркала так не трепетали.
"Зверешка" огляделся, сел на пол посреди пола,.. почесал задней лапой длинное ухо, чихнул и потер ладошки с  когтистыми пальцами.
Взгляд круглых, как блюдца, глаз устремился на лежащего на постеле Валентина. Радужка вспыхнула золотистым цветом,   поглащая зрачок.
Картинка за картинкой, слово за словом, образ за образом стирался из памяти парня и Замок Семи Камней, и встреча с Марком Люцием Брутом, и обжигающее чувство стыда, и крики страсти и боли. И  вместо них появились размывчатые ощущения прикосновений холодного камня брусчатки к щеке, смутные звуки топота ног, цокота копыт.
Лишь яркая картина монашеской кельи, насильника демона, окровавленных простыней осталась в памяти  молодого человека, словно приснившийся ночной кошмар. Яркий кошмар, от котоого волосы вставали дыбом, а сладострастная боль отголоском разливалась по телу. 
Наконец,  Морок вложил в мозг парня часть подменных, ложных воспоминаний, не отличимых от истинных.

/после пробуждения Валентин не будет помнить ничего, кроме того, что вышел из трактира, упал и ему приснился сон о насилующем его демоне. А так же ложные воспоминания/

Погрузив пажа в глубокий сон, "зверек" исчез комнаты, даже не потрудившись выдти в дверь. Просто растаял в воздухе.

25

Едва Морок исчез из комнаты, как дверь снова отворилась, и в зал, с тихим шелестом чешуи  пол, вполз наг, в сопровождении слуг замка.

http://s45.radikal.ru/i107/0810/30/35c138f87c5f.jpg

Пока слуги приводили спящего глубоким сном пажа в порядок- мыли его, одевали в заранее выстриранную и отглаженную его же одежду, Шезар осмотрел парня на предмет повреждений. Волчья сущность Валентина успела залечить его повреждения, без единого следа  срастить разрывы губ, рассосать пледы от ударов плети на ягодицах, заростить следы от укуса вампира на шее.
В общем, мальчишка выглядел точно так же,  как до того, как попал в замок.  Напоследок, Шезар вложил во внутренний карман Валентина запечатанный  конверт с письмом. Письмо адресовалось Калигуле. Четким почерк Сенатора- герцога нельзя было спутать ни с каким другим. В конверте находился подробный отчет о предыдущем  заседании Сената. Такой же , какие  герцог направлял его Величеству неоднократно, после каждого совещания. Отличная подделка, которую сложно определить с первого взгляда.
И еще одно отличие. На этот раз листы были пропитаны редким, малоизученным ядом, изготовенным по приказу Брута лично Шезаром-одним из лучших  знатоков ядов и противоядий. 
Спящего мальчишку подняли, отнесли в карету, которая двинулась в сторону города.

Трактир, драконья башня

Отредактировано Брут (2008-10-12 17:01:57)

26

Личные покои

Замок словно вымер. По дороге от личных покоев до комнаты Кривых Зеркал примэро не встретил ни один служку- уборщика, ни одного стражника или захудалого мальчишку на побегушках. Все попрятались по комнатам, чуланам, многичисленным подсобным помещениям, лишь бы не попадаться на глаза разъяренному кровососу.
А Брут шел по переходам, и все мысли банально  вертелись вокруг... собственных трусов.
-Не, ну все таки,  кто же их спер-то? Кому они сдались? Нее.. ну я понимаю взяли бы старинные книги, артифакты.  На худой конец- антиквариат, золото. Благо, этого добра здесь навалом.  Но трусы????
Манией величия кровосос не страдал, писанным красавцем себя особо не считал, обояшкой-очаровашкой, под окнами которого днем и ночью поклонники воют серенады, тоже. Так какому лешому понадобились его брэ? И главное- как их снять-то умудрились с его задницы?
-Мдя, чудны дела ваши, олимпийцы.
Но, как бы там ни было, факт оставался фактом. В еомнату кто-то проник, навел там бардак, стащил тряпку, а управляющий  ни сном, ни духом. Так просто оставлять этого было нельзя.
Сенатор вошел в комнату, осмотрелся. После того, как вампир поразвлекся здесь с пажом герцога, комнату привели в порядок- постель перестелена, ковер вычищен, уничтожены все следы пребывания мальчишки.
-Вот и хорошо.
Вампир вольготно уселся  в кресло, глянул  на входящего в комнату и несущего плети Нитэ
- Подай мне плети и раздевайся. Донага.

Отредактировано Брут (2008-10-28 23:40:44)

27

» Личные покои Брута

Нитэ вошел в комнату вслед за хозяином, зеркала многократно отразили пару вампиров. Пожалуй, управляющий не любил эту комнату более остальных, слишком неудобно было чувствовать себя среди толпы своих же отражений, который порой казалось жили какой-то своей, особенной жизнью, в то время когда кто-то находиться тут.
Управляющий сложил плети на столик, стоящий у кресла, туда же легла одежда Брута, которую принес вампир. Малкавиан надеялся, что хозяин сейчас слишком зол, что бы долго подбирать орудие для истязания, и скорее возьмет то, что подвернется первое, и потому ближе к его руке легла внушительная плеть, но пожалуй, самая мягкая из ей подобных. Нитэ слишком хорошо знал, на какую «ласку» способна каждая из принесенных, и пожалуй имел свои предпочтения и пожелания.
Повинуясь приказу и более ни секунды не медля, малкавиан скинул одежду, отбрасывая ее в сторону. Через пару минут зеркала многократно отразили обнаженное стройное тело, застывшее у кресла, в котором расположился Брут, своей неподвижностью и бледностью напоминая скорее статую, чем нечто более живое. Вернее не мертвое.
Выжидающий взгляд на хозяина и заранее опущенные плечи. Оправдываться и молить о прощении уже поздно, да и не имело смысла. Оставалось тягучее ожидание первого удара, то самое, которое заставляло нервам натянуться словно струнам, а мышцам вздрагивать от напряжения, хотя ничего еще не произошло.

28

Неподвижно сидящий в кресле кровосос с некоторым  интересом смотрел на то, как движется малкавиан, покорно принеся плети, но.. стараясь положить их так, чтобы сверху оказалась грозная на вид, а по сути.. едва ли не безобидная игрушка, оставляющая лишь вздутые красные рубцы на коже. Такой плетью вампир наказывал не обладающих регенерацией людей, которым хотел сохранить жизнь . Била плеть больно, но ...
-Нет, мой мальчик. Не удасться тебе схитрить.
Примэро едва заметно усмехнулся, смотря, как раздевается управляющий. Почему-то эта процедура доставляла Бруту определенное удовольствие- смотреть, как постепенно обнажается тонкое, бледное , натянутое, как струна тело малкавиана. Абсолютно мужская фигура, но  не успвшая заматереть. Длинные ноги, аккуратные, выпуклые, хорошо очерченные ягодицы, которые словно упругие шарики в ладонях, если их ухватить и сжать. Плоский живот с едва наметившимися квадратиками мышц и беззащитный пах, чуть покрытый пушком. Прямая спина, но плечи покорно опущены, словно в смиренном ожидании удара.
Мужчина поднялся с кресла, подошел к столику, где лежали плети. Взял свернутой ком своей одежды, повертел хмыкнул, кинул на спинку кресла и стал неторопливо выбирать плеть.
Сознания мягко коснулся безмолвный, чуть порыкивающий голос одного из Стражей. Ашер.
-Хм.. гости к Нитэ, говоришь? Молодой волк с волчонком? Хм.... Я подумаю.
Плеть с длинной хлопушкой  и тонкими нитями влетенного серебра. Простая, жесткая, беспощадная. Она резала кожу и мышцы, словно ядовитый клинок, отравляя глубокие , болезненные раны. Пять минут интенсивной "ласки" такой плетью,  и вампир, корчась в муках, умрет, если сразу не ввести противоядие.
Брут взял плеть, распустил свернутую хлопушку , отошел от стола, размахнулся и щелкнул по полу. Рассеченный  воздух словно заискрился, пропитываясь неуловимым для людей, но ох как ощутимым для оборотней и вампиров запахом серебра.
Одел толстой  кожи перчатку, и осторожно свернул хлопушку в кольца.
Подошел к Нитэ, рукоятью плети ткнул под подбородок, заставляя поднять голову. Смотря прямо в глаза малкавина,  провел свернутым  хлыстом у него под носом, не касаясь кожи. Пока не касаясь...
-Чуешь, чем пахнет, мальчик мой?

29

Не двигаясь, Нитэ ожидал, смиренно опустив глаза, но осторожно следя из под ресниц за движениями Брута. Медлительность, с которой примэро выбирал, вынуждала застыть в мучительном ожидании. Боги и дьяволы, ведь это так просто – взять то, что лежит сверху… Рука хозяина потянулась к рукояти, и Нитэ распахнул глаза, в надежде, что зрение его подводит. Собирая плети, он оставил висеть на стене пару тех, что жалили особо болезненно. Тех, которых боялся больше других. Но никогда ранее его тела не касалась именно эта плеть, и потому в этот раз он прихватил ее не задумываясь. Будучи уверен, что Брут ее не выберет. Что он не разозлен до такой степени, что бы забить управляющего до смерти.
Страх холодком пробежал вдоль позвоночника, и кожа начала словно зудеть от одного только предчувствия, предвкушения предстоящей «ласки». Кнутовище взвилось в воздухе, и  щелчок заставил болезненно вздрогнуть. Управляющий в миг забыл изображать покорность, следя широко распахнутыми глазами за плетью, увитой серебром. Запах ненавистного металла щекотал ноздри, иллюзорно-ощутимо касался пальцев.
Брут приблизился, выведя малкавиана из оцепенения. Рукоятка ткнулась в подбородок, и взгляд примэро вонзился в глаза Нитэ. Кадык непроизвольно дернулся на шее вампира, а лицо побледнело больше обычного. Управляющий отрицательно покачал головой, но это не был ответ на вопрос.
- Не надо … - еле слышный хриплый шепот.
Пожалуй Нитэ уже рухнул бы на колени перед хозяином, умаляя о пощаде, если бы не знал, насколько это бесполезно. Замолчав, малкавиан по прежнему неподвижно стоял перед Брутом, напрягшись телом как струна, натянутая столь туго, что одно движение и она порвется.

30

Особая комната для гостей

НПС Ашер

http://savepic.ru/302945.jpg
И снова бесконечные переходы, витая лестница, на этот раз ведущая вверх. И опять мрачные, каменные своды, хотя.. картина незаметно начала меняться. Нет, все тот же природный камешь на стенах, но кованные держатели для факелов стали изящнее, появился  стиль.  Поворот, и .. на стенах картины- портреты представителей  какого-то древнего, знатного рода. Хотя, оборотень вряд ли узнал бы в этих надменных лицах господ и дам в старинных одеяниях разных эпох  членов рода Оргена Беспощадного. И новый поворот... коридор, пол которого устлан безумно дорогим ковром ручной работы. Подсвеченная ниша в стене со статуей белого, в мелких трещинах  мрамора.  Изображение древнегреческой богини плодородия. Подленник. А напротив нее, в зеркально расположенной нише - бронзовый, словно летящий на крохотных крылышках сандалий Гермес.
И широкая, витая лестница, круто устремленная вверх- лестница ведущая в башню.
Ашер  оставился у неприметной двери и толкнул ее внутрь.
Взору волка предстали Покои Кривых Зеркал.

Страх... Смертельный страх... Он сочился сквозь поры Нитэ пряным мускусом и пропитывал воздух щемящим, бударажущим, резким  запахом, касался точеных ноздрей примэро, приникал в его мертвую кровь, заставляя ее быстрее бежать по венам. Как Брут любил этот запах. Резкий, естественный, природный. Он  пах первобытной истиной жажды жизни даже у таких неживых существ, как   вампиры. Запах правды, запах без фальши и обмана, потому плоть, жаждающая существования не умела лгать. Сенатор жадно втянул пряную субстанцию ноздрями, и жесткие губы растянулись в недоброй  улыбке.
-Да, мальчик мой. Ты не хочешь кануть в ничто. Но.. возмжно, когда нибудь, ты отведаешь смертельной ласки этой плети. И забьешься в агонии в  ее  последних объятиях. Но.. не сегодня. 
Кровосос отошел, положил плеть с серебряными нитями на стол, брезгливо сдернул перчатку, подернутую ядом серебра, кинул на пол и взял другую плеть.
Широкая, витая из тонких полос переплетенной грубоватой  кожи, они заканчивалась неожиданно. Не тяжелым свинцовым грузилом , а тонко выделанным язычком телячьей паховой кожи. Удобная рукоять, подогнанная под широкую ладонь Сенатора, как влитая лега в руку.
-Руки за голову. Раздвинь ноги. Шире. 
Резкий, отрывистый  приказ, и вампир уже рядом с провинившимся управляющим. Ладонь примэра легла на спину Нитэ у основания шеи, медлено спустилась вниз вдоль позвоночника в ягодицам  ощупывая шелковистую гладкость бледной кожи.  Ровная, чуть прохладная на ощупь, словно дорогой китайский белоснежный шелк, она туго обтягивала мышцы, матово сияя в неровных отсветах зажженных свечей. Нетронутое полотно, которое бездушный художник собирался расписать коженной"кистью", создавая извращенный  узор из крови и боли.

Мягкий толчок в спину Ральфа. Мимолетное прикосновение мохнатой, лобастой морды к спине, и волк уже в покоях. А сзади , с тихим щелчком запора, захлопнулась потайная дверь. 
И словно вторя этому щелчку, беззвучно вздохнули просыпаясь , Зеркала, тянясь мерцающими поверхностями к неожиданному гостю.

Отредактировано Брут (2008-10-30 01:07:02)

31

Особая Гостевая Комната

Залы коридоры холлы двери, роскошь… Статуи, мебель, картины на стенах. Пламя, пылавшее на стенах, в специальных креплениях неровно освещало сплетения коридоров, выхватывая каменные стены островками света. Тигр то появлялся в свете этих промежутков, то снова растворялся в темноте. Лазурные глаза следили за каждым мягким движением, смотря, за едва уловимым движением мышц под бархатной шкурой, движение лопаток на спине, когда тигр делал шаг, и словно завораживающим покачиванием кончика хвоста. С каждым шагом волк чувствовал что они приближаются с источнику гнева, что так пугало обитателей замка, и ещё очень сильное чувство смертельного страха, что будило, тихо дремавшего зверя внутри… Почти едва различимая дверь в стене, открыла пространство заполненное казалось тысячей зеркал… Их было не так и много, но отражения дробились, множились и пересекались друг другом, казавшись лабиринтом стекла. Мягкий толчок и оборотень оказывается внутри. Дверь закрывается словно растворяясь в стене. Ральф недоуменно вертит головой пытаясь понять что это за помещение только тут его взгляд натыкается на двух мужчин, вампиров. Один из которых его недавний ночной знакомы Нитэ. А вот второй достаточно известный всему Парижу – глава сената Брут. Волк видел вампира мельком, всего пару раз. Когда инквизитор брал его с собой в качестве сопровождения из дома и обратно. Но то, что Брут и Анри знали друг друга не только в лицо, сомневаться не приходилось. Оба вампира были обнажены. А Ральф к наготе не испытывал никакого стеснения. Напротив был всегда за, чтобы ходить без одежды. Но его мало бы кто понял… Примоген был источником той самой невиданной и мощной энергии гнева. Будь он цветком, пчелы бы ринулись на его аромат. Но потоком энергии было в грудь так сильно, словно в музыкальном салоне при плохой акустике, заставляя дышать с трудом. Все твари испытывая страх, припадали бы на лапы пред вампиром. Кто-то от жажды жизни мог и умереть. Но Ральф не был виновником гнева Брута. А открывшуюся ему картину, он видел не раз и не два в других интерпретациях. Нитэ должны были наказать, и судя по исходящему от того волны страха наказать более чем жестоко. Чуткие ноздри учуяли серебро, на столе, где были плети. В руках Брута была иная… Но тот дикий первозданный страх, будил внутри зверя, что рвался наружу. Нет не шерстью клыками и воем. Он рвался похотью и голодом, жаждущим крови и плоти для насыщения. Совсем мало времени прошло, как Ральф последний раз перекинулся. Сборы были быстрыми и нервными, а перекусить он не успел. Потому зверь словно изнутри раздирал когтями наружу, просился выпустить и накормить. Вервольф судорожно выдохнул отводя взгляд, нет не от стыда. Он не знал, что делать сейчас. С Брутом шутки вряд ли менее чем плохи, а чем это закончиться для него самого, давшего слово сыну оберегать, и найти брата, если он полезет в разборки, оставалось только гадать. Взгляд натолкнулся на сотни отражений самого себя и двух обнаженных вампиров, оборотень боролся с зверем внутри, нервно расстегнув две верхние пуговицы, судорожно выдохнув и проглотив слюну. Он начал было разговор…
- Нитэ, я…
И тут е запнулся, заметив краем глаза странность в одном из отображений зеркал. С поверхности, там где должен был отражаться нагой Нитэ, на него смотрел обнаженный Демарест…
ДЬЯВОЛ!!!
Сердце глухо ударилось в груди сильнее, и увеличило темп… Постепенно все зеркала меняли изображение, и в каждом из них появлялся инквизитор, обнаженный стоящий так же посреди зала, в том же положении что и испуганный вампир. И словно по команде все взоры были устремлены к нему, сотни пар томных синих глаза, затянутых поволокой, но бездушных. Как куклы, или звери, почуявшие добычу. Волк сделал два шага назад и уперся спиной в одно из зеркал. Изображение, в котором, тут же изменилось на совсем другое… Анри был там один, и он тянулся руками к плечам по ту сторон зеркала, чтобы обнять. В этом отражении не было ни самого Ральф, ни комнаты, ни кого бы то ни было ещё. Человек по ту сторону стекла, казалось, был совсем живым, взор его был жадным, как у голодного вампира, жаждущем крови. Ещё секунда и пальцы пройдет сквозь прозрачный плен, обнимут волка за плечи и утащат вглубь зеркала. Волосы на затылке стали дыбом, оборотень отпрянул от зеркала разворачиваясь, только сейчас замечая инквизитора, упершегося ладонями по ту сторону стекла и беззвучно шевелившего губами, слов произнося его имя…
Ральф, Ральф, Ральф, Ральф…
И все отражения вторили ему. Волк пятился. Скалясь. Видели ли это другие участники спектакля, что были сейчас в комнате, он не знал. Вервольф остановился лишь тогда, когда уперся в столик, на котором лежали плети и неудачно задел ту самую, что смешана с серебром, и отдернул руку рассматривая ожог…
Черти что…

32

Брут улыбался, и от его улыбки хотелось лезть на стену. От улыбки и того, что могла последовать за ней. Но не последовало. Дрожь прокатилась по телу малкавиана, словно судорога в излишне напряженном теле, которому дали минутную передышку. Он на секунду позволил себе закрыть глаза и выдохнуть, понимая, что на сей раз ему повезло. Слишком редко Брут был настолько милостив, что бы поменять свое решение. «Серебряная» плеть легла на стол, а остальных управляющий не боялся. И тем не менее жадно следил за выбором примэро, уже не скрывая свой интерес. Очередное орудие «ласки» после своей предшественницы вызвало лишь равнодушный взгляд.
Приказ прозвучал, и не теряя ни секунды Нитэ повиновался. Зеркала многократно отразили обнаженного вампира с расставленными ногами и руками заведенными за голову. И его хозяина за спиной. Ладонь коснулась кожи, и Нитэ прикрыл глаза. Он бы солгал, если бы сказал, что касания ему не приятны. Но показывать это не стал, примэро и без того был способен уловить любой нюанс эмоций своего бесстрастного на вид управляющего.
Едва слышно отварилась дверь, и в зеркалах отразился знакомый силуэт. Управляющий не стал оглядываться, отражения было более чем достаточно, что бы узнать вервольфа. Черти, как он тут оказался? Нитэ прекрасно помнил, как сам назвал Ральфу адрес, но и в бреду не мог предположить, что гость нагрянет в такой момент. Не зная, что делать, управляющий внутренне напрягся, внешне оставшись сродни неподвижной статуе. Все вопросы будут потом … когда сможет. Сейчас же вампир всего лишь мог следить за перемещением гостя по комнате. Зеркала ожили, почуяв новую кровь. Управляющий не знал, что видит в них оборотень, но четко чувствовал как та энергия, которую он в шутку называл «душой» зеркал, потянулась к Ральфу, окутывая и вытягивая из него адскую смесь фантазий и воспоминаний. Ненавидящий эту способность зеркал, Нитэ замер, подумывая, что пожалуй предпочел бы сколь угодно долго терпеть «ласки» Брута, чем на минуту остаться один на один с магией этой комнаты. И малкавиан опустил взгляд в пол, не желая больше видеть отражений, доверяя только своему чутью определять происходящее вокруг.

33

Чуткий слух кровососа уловил скрип петель дверм, шаги вошедшего волка. Мужчина кинул беглый взгляд на вошедшего, и лишь взлетевшая на мгновение бровь  на малоэмциональном лице дала понять, что Брут узнал незванного гостя. Ашер доложил хозяину, что пришлый оборотень  спрашивал Нитэ, но кто именно этот волк, тигр естественно не знал. И сейчас примэро с некоторым удивлением узнал в нем смотрителя  поместья Великого интквизитора. Вампир видел его несколько раз мельком, когда тот сопровождал Анри Домереста. Как же его зовут? Руль? Рамир? ..Нет, как-то по другому. Впрочем, какое это имеет значение? Как и то, зачем он пришел в Замок Семи  Камней.
Сейчас кровососа интересовало лишь одно- куда, черти всех подери, делись его трусы? А если быть еще точнее, то даже не это. Он решил наказать управляющего, и он его накажет. Даже если сам император припрется в Замок вместе со всем своим гаремом. 
Мужчина дождался, когда молодой вампир закинет руки за голову и расставит ноги. Чуть отступил, сделав шаг назад , плавно замахнулся , и резким движением руки и корпуса отправил хлопушку плети навстречу напряженному, словно каменная статуя управляющему. Плеть басисто, с присвитом  запела и обвилась вокруг торса Нитэ, сжимая его в резко болезненом объятии, раздирая кожу неровным плетением. Точно выверенный удар, когда после грубой боли, рвущей тело, резкая, пронзительная, словно удар молнии,  боль от удара лощеным кончиком по соску. Чувствительнвя бусина мгновенно опухла, тонкая кожа треснула и алая, набухающая полоса крови расчертила грудь от соска к поясу.
Мгновение перерыва, и .. второй удар крест накрест с первым, рассекающий второй сосок.
В комнате резко запахло свежей кровью, и вампир жадно втянул в себя этот запах.
И снова опоясывающий удар. Теперь уже по бедрам, чуть выше поросшего волосками низа живота, и  ягодицам.
И снова "язычек" плети потянулся к самым чувствительным участкам тела, на этот раз обжигая болью мошонку, скользнув между расставленных ног. Вампир наносил удар за ударом, и каждый раз конец плети  сильнейшей болью касался то опухших, рассеченных сосков, то разбитых в кровь губ, то болезненно налившейся кровью, распухшей мошонки.
Садист неторопясь, со вкусом  истязал свою жертву, чувствуя как  воздух все сильнее пропитывается запахом ее боли, ее крови и страха. И это запах возбуждал, мельчайшими капельками пота стекал вдоль позвоночника примэро, взывал к перводным диким инстинктам, будил извращенные страсти. Не мог его не почувствовать и чуткий к запахам оборотень
-Ральф. Точно. Его зовут Ральф.
Перехватив хлопушку плети, зажав ее в кулаке вместе с рукоятью, Брут внимательно всмотрелся в зеркала. Потом перевел расцвеченый взрывами молний над свинцовым морем взгляд на волка.

34

Его заметили, и даже больше его узнали. Кто ждал его в тот момент – да никто абсолютно. Это наказание, похожее на таинство о котором знали только господин и слуга и вот он, оборотень случайно знакомый оказался невольным свидетелем сего действа. Зачем прятать взгляд, когда в зеркалах мириады отражений показывают то, что твориться в комнате. Закрыть их? Ральф готов был так сделать, но это значило, что нужно так же заткнуть уши и заглушить обоняние. Но как? Это невозможно, тем более, сейчас, когда организм столь остро чувствует голод. Звук рассекаемого плетью воздуха врезался до глубины сознания. Оборотень перестал рассматривать руку и перевел лазурный взгляд на мужчин. Не в зеркала. Что придется заплатить за то, что сам глава сената предстал перед ним полностью обнаженным, он не знал, но понимал лишь одно так просто из объятий дурмана ему не выбраться. Ральф отчего то жадно следил за каждым движением мужчин, по то как по хозяйски ладонь Брута легла на бедра Нитэ сжимая… Вампир послушен воле хозяина и делает все так, как ему приказано. Волк же, всего лишь раз, прикасался к инквизитору. Той ночью… И все что, за последние несколько дней пытался отогнать от себя, снова благодаря рвущемся наружу зверю заполняло разум. Движение, четкое, два, три. Алые края раны наливающейся кровью. Тяжелыми каплями, как на срезе стебля, когда оно даёт сок. Вкусными каплями… До невозможности вкусными…
О как пахнет твоя кровь Нитэ…
Волк судорожно облизал губы. Голод, страшный терзал его, заставляя разум сходить с ума. Нахлынув словно волной, ноздри чутко ловят каждый запах, волк уже тихо рычит, чувствуя запах загнанной добычи. И только отголоски человеческого разума продолжают сопротивляться, зная, что никакого права у Рафль нет, ни плоть, ни на кровь. Он лишь гость, и хозяева замка принимают его странно… Сущность волка обостряет чувства. Ральф видит каждую впадину, и неровность на теле Нитэ…  Зверь шепчет где то внутри о том, что инквизитор не раз, наказывающий его. Видел пусть не обнаженным, но полуголым. Смотрел как тонкие кожаные хлысты, переплетенные друг с другом, рвут кожу на спине и руках. И пусть он не всегда бьет, чтобы насладиться чужой болью, а чаще лупит, лишь чтобы поставить на свое место провинившегося вервольфа. Ральф даже не всегда осознает за что, когда оставленный в подвале на холодном полу позже приходит в себя. И с трудом добирается до комнаты. Но когда может, смотрит в синие глаза, наполненные гневом и злостью, что заставляют руку с плетью подниматься и опускаться на спину вновь. Но ни разу Ральф не просил остановиться или перестать, с гордостью снося эти муки и так же смотрел в эти глаза во время экзекуций и после них и на следующий день… Но только сейчас понимал, как Анри хочет быть хозяином, как доказывает это Ральфу, и как каждый раз волк остаеться неприрученным…
У меня никогда не было хозяев, и не будет…
Ральф не замечает своего оскала, наблюдая за тем, как сенатор покрывает бледную кожу Нитэ рваными ранами, новыми и кровоточащими, как опухает кожу вокруг них, и новые сладкие, теплые капли крови… А зеркала живут своей жизнью. Вместо Нитэ показывая Демареста… Но все эмоции разные… Где то он плачет, где то смеется с вызовом, где то пытается прятаться от плети забиваясь в угол комнаты, в другом зеркале выгибается, словно прося ещё, в противоположном твердо выносит без тени эмоций,  и то самое наглое, чье тело, как и тело недавнего знакомо покрыто шрамами, размазывает кровь по стройному телу, облизывает тонкие бледные пальцы своими влажными губами, погружая их медленно в рот, и смотрит на Ральфа бездонной синевой глаз.
Анри… ты настоящий? Ты можешь быть таким? Ты хочешь? Или это только я так хочу…
Сердце стучит сильнее начиная бешенную пляску гоняя кровь по телу и ускоряя регенерацию, и вот на ладони уже ни следа от ожога. До предела обостренный в человеческой форме слух вносит в разум новый звук. Волк слышит, как влажная капля бежит по спине примэро…
Что это?
Лазурный взгляд, подернутый звериной похотью, пересекается с грозовым свинцовым взглядом Брута. Волку не страшно, отнюдь. Он чувствует запах возбуждения, ещё более сильный чем страх, гнев… Сердце гонит кровь к паху, грудь рвано вздымается, словно не хватает воздуха, член наливается желанием и встает, распирая штаны… И новое чувство завладевает разумом Ральфа. Волк мечется, не зная где ложь, а где правда. В комнате Нитэ, но зеркала показывают инквизитора. Так может вампира здесь вовсе нет, но есть то что отражено? И тогда какого черта Брут бьет Демареста плетью?!! Рука рвет рубашку на груди, в последней попытке глотнуть воздуха, и человеческий разум тонет в животных инстинктах голода и жажды плоти…
Мой Анри, мой, слышишь мой. ОН МОЙ!!!
Комната заливается хриплым рычанием… Ральф ещё не знает имени того чувства, что рвет остатки разума на куски как голодный зверь…

Отредактировано Ralf de Ray (2008-11-03 16:48:33)

35

Первый удар опалил кожу, заставляя тело мелко вздрогнуть. Нитэ сжал зубы и закрыл глаза, началось …
Удары ложились один за другим, не равномерно, неожиданно, заставляя вздрагивать, но не более. Управляющий просто не мог себе позволить больше. Он по прежнему стоял как статуя, вытянувшись в струну, и почти не двигаясь. Эта неподвижность давалась не просто, малкавиан собирал все свои внутренние силы в кулак, что бы не согнуться под ударами, не упасть на пол, закрываясь от плети, не уползти в угол. Кнутовище гуляло по телу, оставляя за собой наливающиеся кровью следы. Наказывало и ласкало. Крепко сжатые зубы скрипели от напряжения, но ни одного звука не вырывалось из плотно сжатых губ.
Плеть рассекла сосок, обвила бедра, заплясала по промежности, заставляя возбуждению примешиваться к боли постепенно, капля за каплей. Не выдержав, управляющий сдавленно застонал. Если бы его привязали, была бы возможность вцепиться, держаться дольше, но неподвижно стоящее тело теряло силы гораздо быстрее. Еще удар, и дрогнули плечи, а ранее разведенные локти закрыл лицо. И тело уже не подобно изваянию – по нему волной прокатилась боль, а возбуждение более, чем очевидно.
Закрывшись в себе, в своих ощущениях, Нитэ уже не замечал ничего вокруг, кроме орудия наказания в ловких руках Брута. Забыл о зеркалах, не чувствовал находящегося в комнате оборотня. Хриплый рык прозвучал более чем неожиданно. Быстрый взгляд в сторону вервольфа, и малкавиан вновь закрыл глаза. Будто бы не хотел знать, что видит тот в зеркалах, будто бы мог увидеть там нечто подобное. Или хуже …

36

Взгляд на зеркала, где плакал, сладострастно выгибался под ударами, испуганно прятался, стоял,  неподвижно застыв под ударами плетей обнаженный Анри Демарест, великий инквизитор. Брут перевел взгляд на оборотня, встречаясь с ним глазами.
Медленно, очень медленно, словно в тягучей капле безвременья приподнимается волчья губа, оскаливая зубы.  Напрягается волчья глотка, рука судорожно, и все так же медленно, как будто тяжело преодолевая вязкую, густую  субстанцию перенасыщенного ферментами воздуха, рвет ворот рубахи. Зарожденный где-то глубоко внутри рык раскатисто бурлит в глотке и рвется наружу.  Пах, плотно обтянутый кожаными штанами, наливается, дерзко и не двусмысленно, откровенно выпирает, выдавая возбуждение зверя.
И жесткие, чуть влажные губы примэро раздвигаются  в откровенной, развращенной  ухмылке. Брут в упор смотрит на молодого мужчину, но не видит его. Он видит яростного, мечущегося в оковах из плоти и крови, в кандалах человеческого сознания дикого Зверя. Живого, вечного, как сама природа,  жаждущего, рвущегося на свободу Зверя. И мертвая, мрачная, бездонная, черная и порочная энергетика кровососа лавиной устремляется навстречу бушующей внутри Ральфа пламенной, безрассудной Жизни. Переплетается с ней, захлестывает похотью, проникает в нее, раздвигая мертвым, ледяным пламенем сдерживающие оковы сознания, вливая в нее темные  силы мертвого безумия.
Сжимая в руке плеть, примэро неторопливо  подошел к стоящему у стола с плетьми  волку. Холеные пальцы  с коротко стриженными ногтями тронули щеку Ральфа, прошлись по губам, словно ловя в пригоршню звериный  рык.
-Ты хочешь, зверь.
Не вопрос. Утверждение.
Густой, низкий, сочащийся соблазном, похотью, разрешением голос. Он взывает к Зверю внутри человека, он зовет его, протягивает невидимую руку, снимая ошейник условностей и запретов, наотмашь, наповал  бьет человеческий разум, сдерживающий инстинкты.
-Ты хочешь!... Тыы хоочешь... Тыыыы хоооочееешь!!!!...Хочешь! ...Хочешь!.... Хоооочееешь! 
На разные голоса подхватывают Зеркала, то заливаясь безумным смехом, то страстно шепча на ухо, то ударяя большим церковными колоколом по барабанным перепонкам и тут же подхватывая призывным перезвоном.
И желание каплями похоти течет по спине Ральфа, длинными змеями обвивается вокруг икр, жаром стекает от паха по ногам.
И взяв руку Ральфа в свою, Брут вкладывает плеть в раскрытую ладонь, сжимает пальцы волка на увитой кожей рукояти. Подталкивает его к стоящей, обнаженной жертве.
- Ты хочешь этого, Ральф.
Вампир по хозяйски запустил пальцы в волосы Нитэ, рывком откинул его голову назад, обнажая белую, с натянутыми венами шею.
-Выпей его боль. Смотри, как он хорош.
Рука Брута огладила белое бедро, подчеркивая его форму,  скользнула между расставленных ног, вобрала в ладонь распухшую от ударов мошонку, до боли сжала ее, отпустила, скользнула по бесстыдно поднятому члену Нитэ, словно подчеркивая для волка его извращенные похоть.
-Заставь его выть от боли. Я хочу слышать  крик его  тела. Отпусти своего  Зверя.
С этими словами примэро с силой толкнул истязаемого парня на стоящего с плетью в руках оборотня.

37

Глаза замечают, как дрогнуло тело истязаемого вампира, не устояло, стало опадать… Ноздри ловят возбуждение… На миг глаза светлого зимнего неба, подернутые бешенством дикой природы закрываются. Позволил бы себе Ральф, хоть раз дрогнуть или возбудиться? Плеть не та? Сил у Демареста не хватало? Серебряные оковы, что держали запястья и горло, не давали шевелиться даже на миллиметр, чтобы не ранить кожу… Он терпел, ждал, зная, что Анри устанет… И тот уставал, откладывал плеть, отпирал кандалы и уходил не поворачиваясь, и только тогда оборотень мог позволить себе съехать по стене и прижаться горящей истерзанной спиной к холодной каменной стене, или упасть. Но никогда на колени, волк всегда умел извернуться и приземлиться на бок, или на спину… Иногда улыбаясь в пустоту закрыв глаза, иногда рукой тянулся вверх… Никто не тянул руку на встречу, и пальцы всегда сжимали воздух… А хриплый хохот заливал подвал или камеру инквизиции… так было… Лед глаз встречается с янтарем собственного взгляда в отражении, оборотень ухмыляется… Жар и холод липкими нитями проникает в разум, волной прокатываясь по нервам, темноту, словно в лунное затменье окрашивает разум красным. Бешенство… Зверь на свободе. Это не цепной пес, спущенный для травли. Это волк, что сидел в клетке и его долго дразнили, а теперь он готов сожрать тех, кто его выпустил на свободу… Острый кончик языка проходит по пересохшим губам увлажняя их слюной, пьяный взгляд, одурманенный самым сильным наркотиком страстью исподлобья, шаг. Рука вкладывает в ладонь рукоять плети, заставляя сжать пальцы. Нежная кожа на ощупь, но уже мертвая… Голоса смешиваются, и вторят голосу Бруту… Из угла, с улыбкой, со слезами на глазах, все с той же холодностью гневной синевы глаз… Голосом инквизитора… И только в томном шепоте хочется раствориться, обнять и завладеть, слушая стон…
Хочешь, хочешь, хочешь…
Словно губы обжигают дыханием ухо, волк тянется, прислушиваюсь… Славно и сладко…
Заткнитесь!!!
Отражения замолкают, замерев в томной густоте затишья, перед бурей… Волк двигается мягко, рассматривая обнаженную «жертву» предлагаемую ему… Брут демонстрирует прелести Нитэ, так же как сутенер продает своих шлюх  - живой товар. Правильнее немертвый – но сейчас не важно. Движение, вздохи, взгляды… Зверь пожирает жертву взглядом… Ральф смотрит на примэро, изогнув бровь, ухмыляясь
Что отдаешь мне, вот так просто, на растерзание, какая плата? Его крик боли? Слишком дешево…
Волк уже догадывается чем придется расплатиться за это, но вампир пахнет так вкусно, кровью, страхом, возбуждением, желанием… Он не собака чтобы бросаться на брошенные кости… Но это не кость, и не брошенная хозяином. Это отличный свежий и сочный кусок «мяса» и его хочется есть… Свободной рукой оборотень подхватывает тело Нитэ за пояс прижав к себе, пахом к паху, сильной стальной хваткой, почти до боли. Пьяный взгляд лазури пересекается с глазами полными голубого льда, испуганными, но подернутыми желанием. Волку хватило одного урока, чтобы теперь безошибочно распознать это чувство… Вервольф проводит носом по скуле, щеке, к виску, на котором выступили капли пота,  прикасается губами, пробует на вкус, соленый страх, ослабляя хватку. Проводит рукой по спине, пальцами по кровавым отметинам, словно лаская, постепенно впуская когти в раны, раздирая их сильнее, поверхностно погружаясь в приятную плоть, и теплую горячую кровь, волк гортанно рычит, обжигая дыханием ухо, рука снова вверх, сжимает плечо, заставляя сесть вниз, на колени, звериный взгляд полу прикрытых глаз, давно пожирающий добычу… Зеркала замерли, и только все то же наглое отражение единственное выгибается от объятий, открыв рот, пошлой ухмылкой разрезав губы, выгибается, разметав черную волну густых волос по спине… Покорно становиться на колени, уцепившись пальцами за край брюк, поглаживая пальцами набухшую плоть сквозь кожу… Волк смотрит то на отражение, то на Нитэ, отпуская плечо и снова отходя, рука расстегивает рубашку, скидывая её с одного плеча, вервольф перекидывает плеть из руку в руку и вот рубаха уже летит вниз… обнажая торс, ладно сложенный, подкаченный, но не вместе с тем гибкий…
Больно не будет… обещаю… Больно не будет… постарайся…
Взмах руки и плеть обрушивается на плечо Нитэ, словно пробуя, ещё, чуть сильнее на другой, снова и снова, с каждым ударом, наращивая мощь, миг отдыха, волк обходит вампира со спины, расстегнув пояс брюк, позволяя им спуститься ниже на бедра, открывая линию волос в паху, давая сжатой плоти чуть свободы… Звериный оскал, украшенный удлинившимися клыками, снова замах, и снова удар, свист воздуха, и ещё ещё, до беспамятства и волк уже со всей дури лупит вампира по спине, исчерчивая кожу новыми рваными ранами, каждый раз словно перечерчивая одну из своих эмоций… И вот Анри в зеркалах уже стонет, но не от боли, а от похоти и губы шепчут ещё ещё ещё, грудная клетка судорожно вздымается, воздух становиться горячим и сухим, рука неумолимо опускает плеть на спину, волк с трудом держится, чтобы не кинуться на жертву и не начать рвать мясо собственными клыками… Ральф рычит, наотмашь бьет плетью, покрывая спину новыми крестообразными узорами, бросает плеть, снова рывком к себе, уткнувшись носом и губами в затылок, наслаждаясь запахом, ладонью по груди и животу вниз в паху, едва задев…
Почему так возбуждает?
Легкие укусы в шею и плечи, гнев, ревность, оборотень отшвыривает тело от себя, но идет к нему, и звуки шагов гулко отдаются в патоке влажного воздуха… Носок сапога поддевает подбородок, глаза в глаза. Сколь раз его били вот так, почему бы не поменяться ролями? Подошва наступает на тонкую ладонь до хруста в пальцах, взгляд ласкает израненное тело, мысленно скользя языком по краям раны и слизывая густые капли крови… Член в штанах сочиться смегмой, прозрачной и вязкой, твердый, стук сердца в ушах и как эхо в паху, мутный взгляд… Оборотень опускает рядом, проводя рукой, собирая кровь на пальцы и облизывая их, шумно дыша… Ральф снова отрывается от вампира, вставая, удар ногой  в живот, снова отбрасывает тело и снова руки беспорядочно направляют плеть на тело, с остервенением и злостью…
Кричи… слышишь кричи… или я убью тебя…
К кому обращен эта просьба, не знает даже зверь…

Отредактировано Ralf de Ray (2008-11-03 15:56:59)

38

Удары прекратились. Минута отдыха. Возможность перевести дух. Расправить плечи. Ните позволил себе опустить руки и открыть глаза. Запах похоти, исходящий от всех троих, затапливает герметичную комнату, отражается от зеркал, и возвращается, искаженный, беспощадный, проникающий в поры кожи, заставляя цепенеть, содрогаться и жаждать. Малкавиан смотрит на хозяина и гостя со странной смесью во взгляде обреченного равнодушия, животного страха и желания, сжимающего низ живота, подобно голоду, сводящему желудок. Ни жеста, ни слова, ни вздоха, словно он всего лишь зритель, словно плеть, кочующая из руки в руку, не предназначена ему.
Толчок в спину, и оборотень на шаг ближе. Крепкая хозяйская хватка, и вампир словно кусок мяса, что в последний раз ловит оценивающий взгляд, прежде чем пойти под нож. Боль в паху заставляет стонать и извиваться в руках Брута, но желания вырваться нет. Знакомая боль лучше неизвестности…
Хозяин швыряет вампира в объятия оборотня, и взгляд встречается со взглядом. И нет в этих глазах ничего, что было в них прошлой ночью. Словно перед ним другой. Словно ошибся, доверившись, назвав адрес. Ни намека, ни укора, Нитэ слишком хорошо знает, что сейчас ему ничего не поможет, что бесполезно взывать к разуму, к памяти, к милосердию… да черте к чему, малкавиан подаст голос только для крика, только когда невмоготу. Стальные объятия, едва ощутимые прикосновения на скуле, тело Нитэ сжимается, напрягаясь в предчувствии, и в следующую секунду когти входят в раны, раздирая их, опаляя болью. Грубые ласки, заставляющие выгибаться, цепляться за плечи оборотня, стонать, и подчиняться его воле. Вампир падает на колени, чувствуя как чужая сила довлеет над ним, заставляя согнуться, метаться, терпеть, но не давая уйти. Слишком зависит малкавиан от чужой силы, слишком алчет ее. Так мотыльки в бессмысленном инстинкте летят на свет фонаря, и бьются о его стекла, ломая крылья, опаляя тела. Нитэ стоит на коленях перед вервольфом, не пытаясь сопротивляться, не отстраняясь, только закрыв лицо ладонями. И ждет. Ждет целую вечность мгновений, пока рубаха Ральфа упадет на пол с его плеч, и до той поры иглы ожидания прошивают нервы насквозь, взвинчивая, натягивая, словно струны. И первый удар, рассекающий кожу, ударяет по ним, вырывая стон. Глухой, едва слышный, но усиливающийся под градом ударов. Вампир падает на выставленные перед собой руки, оказываясь на четвереньках. Клыки пропарывают кожу, собственная кровь из прокушенной губы наполняет рот, глуша застрявший в горле крик.
Удары прекращаются так же неожиданно, как и начались, и вновь объятия. Малкавиан чувствует тяжелое дыхание Ральфа у самого уха. Рука ласкает истерзанное тело, и вампир тянется к оборотню, бессознательно, безумно. Пока прежде ласкающие руки не отшвыривают его прочь. Нитэ падает на живот, и вжимается лбом в холодный пол, слыша приближающиеся шаги. Носок сапога вздергивает голову за подбородок. Грубо. Смотреть в глаза больно. Или это боль в суставах, крошащихся под подошвой сапога. Истерзанное тело корчиться на полу, принимая очередное касание за всплеск боли, и очередной удар в живот отбрасывает вампира к стене. Спина вжимается в обжигающе-ледяную поверхность зеркал, а удары плети сыплются сверху вновь и вновь. Не прекращаясь, не затихая, вскрывая новые борозды в коже, обнажая немертвое мясо, размазывая по телу выступающую кровь. Разбитая ладонь закрывает искаженное в муке лицо, и боль капля за каплей переполняет чашу терпения, изливаясь через ее края, сочась из ран, кровью. Вырываясь из окровавленных губ криком.

39

Перехваченный пожирающий, жадный взгляд, каким Зверь смотрит на жертву. Возбужденный, алчный, лишь где-то в самой глубине зрачков, едва заметной каплей плещется смятение.  Волчья ухмылка и немой вопрос в его глазах, непонимание, что происходит, а может и понимание, но  не до конца.
И искушающий оскал вампира в ответ, словно обещание
-Не торопись, волк, ты все поймешь в свое время. Тогда и  узнаешь  цену.
На мгновение сжатый кулак,  и вот Брут уже не держит руку, вцепившуюся в плеть, а сам кровосос сидит в кресле, словно зритель в вип -ложе Оперы, когда дают премьеру. И таинство  начинается...
Медленно, шурша бархатом и шелковой бахромой по полу, раздвигается занавесь, и волк прижимает к себе молодого вампира, словно телесно желая ощутить его возбуждение, боль и страх.  Замершие, натянутые  тела- струны, вибрирующие от напряжения в отсветах тысяч свечей, отраженных в зеркалах. Пламя двоится, троится, удесятеряется, исчезая в таинственной глубине "живых" стекол , вспыхивает и выплескивается назад в комнату красноватыми, дрожащими  бликами. Рычание увертюрой разливается по залу, наращивая звучание с каждым ударом сердца. И вновь тишина, которую не нарушает шелест падающей на пол на пол рубашки.
Как первый удар тарелок в оркестровой яме разрывает замершую  тишину в зрительном зале, так удар плети в руках Ральфа  со свистом рассекает воздух и хлестко обрушивается на плечи Нитэ.  Громкий, но осторожный, словно впервые  пробующий тембр звучания. И вслед за ним новый, уже уверенный, наращивающий силу.
Стоны молодого вампира, аккордами подхватывающие свист плети. И жестокий танец напряженных тел- накаченного, ловкого, гибкого тела оборотня, и стройного, белого, исчерченного подтеками крови тела малкавиана.
Примэро почти физически ощущает исходящую от "актеров" извращенную похоть, запах боли одного и .. падение второго. Рука Сенатора ложится на собственный возбужденный член, ладонь сжимает красную от прилившей крови голову, пальцы трогают, теребят уздечку и снова сжимают, словно пытаясь сдержать рвущееся наружу желание. Голос управляющего, стоны боли, выбиваемые не им, но для него, сладким ядом проникают в кровь, быстрее устремляя ее вниз, к набухшему члену, к спазматично сжимающимся яйцам. Вздрагивающее под ударами  тело Нитэ будоражит воображение, будит самые темные, развращенные струны сознания садиста.
-Мой мальчик, как сладка твоя боль.
А оборотень продолжает  платить...Платить за отданный ему сладкий кусок. Платить своими порушенными устоями, своими сдвинувшимися моральными нормами, возбуждаясь от чужой боли, теряя частичку человека в себя, все больше попадая под влияние дикого Зверя, разбуженного и выпущенного кровососом на волю. 
Удар ногой в живот управляющего, резкий поворот головы волка , и черная грива роскошных волос взлетает темным шелком, обнажая зарубцевавшиеся шрамы на спине.
Его били... Били так же, как сейчас бьет он сам, безжалостно нанося удар за ударом, возбуждаясь от зрелища текущей крови, испытывая извращенную похоть садиста. Губы Брута раздвинулись, обнажая кончики белых клыков в торжествующей улыбке. Улыбка дьявола, смотрящего на грехопадение доселе чистой души, улыбка Пигмалиона, создавшего Галатею, улыбка жреца, посвятившего нового послушника в кровавом храме маркиза де Сада.
Резкий, протяжный, полный муки крик  взрывается в перенасыщенном желанием, душном от боли воздухе зала. Бьется о зеркала, взлетает под потолок и рвущей барабанные перепонки волной обрушивается на оборотня.
Брут поднялся с кресла, протянул руку,  и в ладонь легла рукоять ножа.
Подошел со спины,  и свободной рукой перехватил у запястья занесенную для удара руку с плетью.
-Хватит. Остановись.
Тихий голос у самого уха, который сложно ослушаться. Вампир  склонил голову,  ловя губами конец шрама на смуглой коже под левой лопаткой.  Язык заскользил вверх по загрубевшему рубцу, хранящему память о старой боли, пропитавшей плоть. Туда, к основанию шеи, в пряди тяжелых, гладких волос, разметавшихся по ставшей влажной от напряжения спине. Капельки соленого пота, насыщенные жаждой секса,  разбуженным извращением,  застарелыми переживаниями глубоко в душе зверя.  Терпкие, горьковатые, пронзительные.
Ладонь провела по шее, собирая волосы со спины и плеч, зажала в кулаке. Лезвие ножа мелькнуло алой  искрой, поймав в плоскость стали язычок свечи,  ворвалось в  собранные в хвост волосы, срезая их на уровне шеи.
Нож отлетел назад, тонко запел, завибрировал, вонзившись  острием в деревянную кромку стола, между свешенных дремлющими змеями хлопушек плетей.
Примэро разжал кулак. Тяжелые пряди, скользнув по торсу оборотня, упали на пол, накрывая голые ступни кровососа шелковым, прохладным ковром. Словно дань, принесенная на алтарь извращенного  идола. 
-Иди ко мне, Ральф.
Властный, тихий голос мужчины, и руки, обнимающие за талию, разворачивают оборотня  лицом к примэро. Хищный, похотливый взгляд в искаженное выступившими клыками лицо, короткое прикосновение жестких  губ к приоткрытому рту. Ладонь  скользит по спине, пальцы ищут, нащупывают, мнут рубцы от шрамов, словно кожей всасывают позабытую боль, вытягивая ее наружу, заставляя вспомнить ее. Потом рука спускается ниже, стаскивая расстегнутые  штаны с ягодиц, давая им съехать вдоль ног до колен. Губы настойчиво, требовательно пощипывают шею, то прищемляя кожу у основания, то поднимаясь вверх, за резную раковину уха, и ищут.. ищут.. ищут... До тех пор, пока пульсирующая, наполненная кровью вена не откликается за зов сухих, шероховатых  губ. Тогда клыки, приподнявшие верхнюю губу, одним ударом пробивают вену и вампир жадным ртом припадает к хлынувшим струям крови.

Отредактировано Брут (2008-11-04 19:20:27)

40

Оборотень увлечен, увлечен зеркалами. Стонами с губ отражений. Он, как и все в этом зале пьет терпкое вино боли, плещущееся через край бокала, стекающее по губам на подбородок, вниз на шею, грудь, и заставляющее в ней тонуть. Чужая боль – сладкий нектар. Вкуснее самой свежей крови…
Когда ты стал таким Ральф? Ты таким был?
И отражения синхронны – они корчатся от боли и плачут, стонут, извиваясь под плетью, длинные волосы инквизитора, слипшиеся от холодного пота и крови по спине, и он Ральф – в бешеной пляске с кнутом, словно надсмотрщик в Древнем Египте, летом в палящий зной, обрушивающий хлыст на спины рабов, мешая кровь с солью поту и заставляя твердой коркой запекаться под жаркими лучами солнца. Анри изгибается под ударами и воет от боли, сгибается от пинка в живот. Закрывается. Все кроме одного, что жадно следит из-за стекла, словно одобряя все действо своим взглядом… Оборотень останавливается только тогда, когда слышит крик вампира, и переводит взгляд на лежащего у ног Нитэ, закрывающего лицо рукой. Брут останавливает его, задержав руку с плетью. Голос опаляет ушную раковину, заставляя непроизвольно вздрогнуть. Горячий язык скользит под лопатой, по шраму, тот, что ещё совсем не сглажен регенерацией. По краю, по рубцу, за волосы к самой кромке… Судорожный вздох, и пальцы разжимаются, выпуская плеть, что с глухим стуком падает на пол, осыпаясь шорохом кнутовищ… Это приятно, пусть и грязно, пусть волк всегда опасался того, что будет приласканным чужими руками. Смысла бежать, прятаться и огрызаться, забившись в угол – нет. Зачем – когда хорошо? Отголосок человеческого разума понимает, что сейчас он не более чем пешка, в этой игре. Которой пожертвуют, чтобы выиграть партию. Но даже пешка может стать королевой, главное дойти до конца шахматной доски… Проиграл сражение – не проиграл войну. Чужие руки ласкают тело, прикасаясь к волосам, собирая их в хвост, блеск лезвия, взмах ножа, и от смольной гривы остаются лишь короткие пряди. И волк смотрит на себя в зеркало, почти не изменившегося с того момента, как был пойман и томился в камерах инквизиции. Почти так же молод, только отметины на спине и руках, и взгляд выдают прошедшее время… Волосы скользят по спине, словно волчья шкура мехом проходит лаская загрубевшие раны… Вместе с тем возбуждение нарастает, заставляя мошонку сжаться поднимаясь к животу, и член стоять столбом, истекая вязкими каплями… Сильные руки мнут спину, шрамы, будоража боль и воспоминания. С того момента как отец приказал убить, когда мать ни сказала слова поперек, когда охотники схватили и потащили на расправу, первые удары, и не понимание в глазах. Терпение, боль, снова терпение, пытки, травля. Минуты отдыха. Сознание, взгляд по шершавым стенам. Почему Анри остановил казнь, почему?
Почему Почему Почему?
Потерянный взгляд в зеркала, он там один, совсем. Глаза закрываются, чужие горячие губы, ласкают возбуждая. Волк не видит, лишь слышит чужое неровное возбужденное горячее дыхание. Штаны, остаются на коленях, ровно там, до куда их стащили, обнажая твердый мускулистый зад, пах, бедра, колени. Волк слышит чужой голод, и укус, пробивающий колошматящуюся подобно бешенному ритму сердца не становиться для него новостью. Немертвый пьет его  кровь вместе со страхами, бешенством, возбуждением похотью обидой желанием, выпивая все эмоции, и тот яд, что может быть ещё гуляет по организму, станет пикантной приправой для кровососа… Рука судорожно сжимается на плече, ища опоры, но волк твердо стоит на ногах, приоткрыв рот в пошлой ухмылке…
Пей, нравиться… знаю…
Мутный взгляд, подернутой грязной похотью смотрит в синие омуты инквизитора
Видишь он меня ласкает, а ты нет – ты не разрешил ласкать себя, но не подарил мне своей ласки…
Пальцы по шее кровососа, зарываются в волосы примэро, сжав, тихий хриплый стон застревает в глотке, тело горит, потому что от такого укуса можно испытать нечто иное, как оргазм.
Ральф подается чуть вперед, задевая своим членом, твердый, увитый венами ствол Брута, и снова вздрагивает… Но никому он не скажет, что сейчас думает о своем маленьком сыне, и его безопасности, и если за это нужно платить телом, он заплатит, лишь бы с мальчишкой этого не случилось никогда.

Отредактировано Ralf de Ray (2008-11-04 20:30:10)


Вы здесь » Игра закрыта » Рукописи » Покои Кривых Зеркал


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно